Глеб Кащеев - Боги, которые играют в игры

На мост, ведущий на дворцовый остров, они вышли, когда небо начало темнеть. Автоматически зажглись газовые фонари, но в окрестностях дворца ни одного фонаря не произрастало, так что кое-где, в зарослях дворцового парка уже начала собираться непроницаемая ночная тьма.

Они подошли к воротам дворца, но, чтобы их открыть Лэнсу пришлось изрядно повозиться, расталкивая ногами упрямые стебли хмеля. Парень, ухмыляясь, стоял чуть позади, наблюдая за неравным сражением. Наконец, Лэнсу удалось освободить одну створку, и она медленно распахнулась, со страшным скрипом давно проржавевших и не смазанных петель. Лэнс вошел внутрь.

– Ну и куда теперь? – раздался шепот сзади. Полумрак и величие приемной залы дворца, откуда в разные стороны разбегалось несколько покрытых пылью лестниц, видимо произвел впечатление на пришельца. Лэнс кивнул на центральную лестницу.

Каждый шаг звучал гулко, дробясь эхом и разлетаясь по пустым залам, а вокруг ног вились маленькие султанчики пыли. Они миновали несколько приемных комнат, и, наконец, вошли в тронный зал. С каждым шагом Лэнс чувствовал, что его напарник все больше нервничает. Его страх медленно растекался по пространству вокруг. Лэнс открыл дверь в зал, пропустил вперед пришельца, зашел и закрыл за собой дверь.

– А Дракон то где? – Спросил парень, держа пистолет наготове и оглядывая пустой зал, где в центре стояло одинокое кресло из темного дерева, а на противоположной от входа стене, отражая Лэнса и его напарника, висело огромное зеркало. Лэнс хорошо его помнил. Он когда-то любил зеркала.

– Дракон? Дракон здесь, перед тобой, – сказал Лэнс достаточно громко на фоне шепота напарника, и его голос эхом пронесся по залу. Затем, не обращая внимания на занервничавшего парня, добавил задумчиво, смотря в потолок, и опустив руку в карман пальто – извини… я так и не узнал, как тебя зовут… напарник, – с иронией добавил он, – видишь ли, в этой ситуации мне приходится выбирать кого предать – навязавшегося напарника, или все то, чем я жил в последнее время. Неудивительно, что я выбираю тебя.

– Ах ты сука…, – парень еще ничего не понял, но наставил пистолет на Лэнса, – Где Дракон, мать твою?! – Прокричал он.

– Дракон? – Лэнс грустно ухмыльнулся, а затем, его голос изменился, утратив мягкость и став на октаву ниже, – Если ты еще не понял, то Дракон – это я.

Как он и ожидал, парень оторопел. Всего на секунду, но и ее хватило. Ствол пистолета качнулся чуть в сторону, и в этот момент Лэнс, вынув из кармана руку с зажатой в ней опасной бритвой, стремительным взмахом полоснул по его горлу. Он дал парню шанс – если бы удар был всего на пару сантиметров глубже, пришелец умер бы почти мгновенно, но сейчас у обладателя пистолета еще оставалось немного времени, чтобы убить Дракона, о чем он так мечтал. Но вместо этого, теперь уже бывший несостоявшийся напарник уронил пистолет и зажал руками шею, пытаясь остановить кровь.

– Ты пришел незваным и решил изменить и отнять у меня тот мир, который я так долго создавал, – гремел голос Лэнса, разносясь эхом по всему дворцу, – Это мой мир. Это мой город. Это мои жители. И я защищаю их от Дракона, который скрыт во мне. И я, тем более, не позволю другому Дракону захватить мой город, – добавил Лэнс, глядя на дергающееся тело. Затем, когда конвульсии затихли, он схватил парня подмышки и потащил к трону, продолжая начатый монолог про себя:

– Я сбежал сюда, из мира, который тогда считал реальным, создав этот город. Свою персональную тюрьму. Я воспринимал придуманных мной жителей как свою собственность, как игрушечную реальность, созданную для развлечения себя самого… пока не встретился взглядом с явившейся во дворец Син. Тогда я не только ощутил, что такое любовь. Я понял, что созданные мной люди, стали не менее реальны, чем я сам. Они давно уже живут своей жизнью, не завися от создателя. И тогда я ужаснулся. Я вспомнил все свои поступки, посмотрев на них глазами этих людей, и меня охватил ужас и стыд. Тогда Дракон ушел, а появился Лэнс. Я запирал и стирал в себе Дракона каждый день, с помощью самоконтроля и ежедневных ритуалов. Я покинул дворец и запер все, что связано с тем периодом здесь. Я даже изменил свою внешность, чтобы не иметь ничего общего с тем, каким был ранее.

Лэнс усадил труп на трон, вытащил откуда-то, из-под трона, пыльную корону, подул на нее, протер, и надел на голову мертвецу.

– А теперь я понял, что, оставляя дверь обратно открытой, я не только позволяю попасть в этот мир новому Дракону, типа тебя, но и продолжаю подкармливать своего. Ибо, если этот мир столь же реален, как и тот, откуда я пришел, то зачем мне эта дверь? Она – мое сомнение, она словно якорь, удерживающая Дракона во мне.

Лэнс закрыл глаза, мысленно потянулся и захлопнул дверь. Навсегда.

Затем, открыв глаза, он посмотрел на коронованный труп и добавил, уже вслух:

– Когда, через несколько десятилетий, кто-то будет разгребать руины дворца – он же должен найти тут останки Дракона. Иначе история будет неполной. Пусть даже это не совсем тот Дракон, которого они будут искать.

Лэнс развернулся и вышел из тронного зала, более не оглядываясь.

На мосту, соединявшем дворцовый остров с центром города, его неожиданно ждала Син, держа под уздцы двух лошадей. Туман клубами поднимался от реки, скрывая настил моста и перила, так что казалось, что девушка и лошади парят в воздухе.

Лэнс подошел и молча остановился перед ней, глядя себе под ноги. Спустя некоторое время позади раздался короткий треск, завершившийся продолжительным шуршанием осыпающихся камней. Лэнс обернулся. Часть крыши, вместе с печной трубой обрушилась на стебли растений, обвивавших дворец, но они выдержали вес камней, задержав их падение, и теперь фасад дворца медленно наклонялся вперед, перекосившись под двойным весом. Спустя несколько секунд дворец рухнул. После некоторого периода шума и грохота, разбудившего, наверное, весь город, на мост опять вернулась тишина.

– Похоже, Дракон теперь так никогда и не проснется? – Ухмыльнувшись, спросила Син.

Лэнс посмотрел на ее улыбку, а затем перевел взгляд с ее губ выше и утонул в ее серых глазах, также, как и много лет назад.

– Да, похоже на то, – тихо ответил он.

Улыбка медленно пропала с ее губ.

– Я уезжаю сейчас, Лэнс. Я хотела только спросить – отправить ли мне вторую лошадь туда, откуда я ее взяла?

– Не надо, Син. Я еду с тобой, – ответил он, а затем, задорно улыбнувшись, добавил, – ведь только я знаю дорогу к морю.

Там

…По справедливости всем воздаётся

там, там.

Тюремщику – ночь, узнику – Солнце

там, там…

Анна Семёновна – стерва-буфетчица

там, там.

Кормит обедами всё человечество

там, там…

Жизнь бесконечная, курица-птица —

там, там.

Нет лагерей, отделений милиции —

там, там…

Нет УТП, ДНД, КВД и т. п. —

там…

Нет а, б, в, г, д, ё, ж, з, и, й, к, л, м, н —

там…

Я, стоя у окна, отхлебывал слабенький чай, набодяженный уже третий раз с одной и той же заварки, и смотрел, как соседка Анна Павловна тащит на поводке собаку. Упитанный скотч-терьер гулять не хотел категорически. Впрочем, иного состояния у него никогда и не наблюдалось. Собака всегда упиралась всеми четырьмя короткими лапками в осеннюю листву, а хозяйка с уверенностью и грациозностью танка тащила ее за собой по дорожке. Глубокой борозде в опавших листьях мог бы и конь позавидовать.

Я отвернулся от окна и сел за стол. Разбудил ноутбук и тупо посмотрел на белый вордовский лист. Роман не шел. Не шел настолько, что несколько раз набитое название многократно стиралось, радикально менялось и опять стиралось. Герои с самого начала были картонными куклами и отказывались начинать жить своей жизнью, помогая автору отстраивать роман. Больше всего это напоминало прогулку соседки с ее собачкой – герои прекрасно чувствовали себя в качестве пробелов на белом листе и никак не хотели начинать действовать.

Допив подкрашенный чайными листьями кипяток, и так и не напечатав ни слова, я поднялся из-за стола и вышел в коридор. В пустом в не сезон санатории шаги раздавались гулко, разливаясь эхом по окрашенным больничной слабо-зеленой краской коридорам, создавая гнетущее ощущение одиночества.

Спустившись на первый этаж и пройдя по не обогреваемому стеклянному переходу, где три когда-то выбитых стекла были заколочены пожелтевшей и разбухшей уже от дождей фанерой, я наконец добрался до столовой.

Анна Семеновна, практически в одиночку заправлявшая столовой – страшная стерва, и воплощение уже, казалось бы, давно потерянного советского «Вас много, а я одна», имела привычку запирать столовую в период между полдником и ужином, хотя, по расписанию, должна была обеспечивать проживающих горячим чаем постоянно. Безнадежно подергав запертую дверь и не дождавшись никакой реакции, я поплелся обратно. Все тепло, полученное от стакана кипятка быстро растерялось при путешествии по холодным переходам, так что в номер мне удалось вернуться уже озябшим.